Маша (с горькою досадой, вполголоса).  Глаза бы мои тебя не видели!

 

Кресло останавливается в левой половине комнаты; Полина Андреевна, Маша и Дорн садятся возле; Медведенко, опечаленный, отходит в сторону.

 

Дорн.  Сколько у вас перемен, однако! Из гостиной сделали кабинет.

Маша.  Здесь Константину Гаврилычу удобнее работать. Он может когда угодно выходить в сад и там думать.

 

Стучит сторож.

 

Сорин.  Где сестра?

Дорн.  Поехала на станцию встречать Тригорина. Сейчас вернется.

Сорин.  Если вы нашли нужным выписать сюда сестру, значит, я опасно болен. (Помолчав.)  Вот история, я опасно болен, а между тем мне не дают никаких лекарств.

Дорн.  А чего вы хотите? Валериановых капель? Соды? Хины?

Сорин.  Ну, начинается философия. О, что за наказание! (Кивнув головой на диван.)  Это для меня постлано?

Полина Андреевна.  Для вас, Петр Николаевич.

Сорин.  Благодарю вас.

Дорн (напевает).  «Месяц плывет по ночным небесам…»

Сорин.  Вот хочу дать Косте сюжет для повести. Она должна называться так: «Человек, который хотел». «L’homme qui a voulu». В молодости когда-то хотел я сделаться литератором — и не сделался; хотел красиво говорить — и говорил отвратительно (дразнит себя):  «и все и все такое, того, не того…» и, бывало, резюме везешь, везешь, даже в пот ударит; хотел жениться — и не женился; хотел всегда жить в городе — и вот кончаю свою жизнь в деревне, и все.

Дорн.  Хотел стать действительным статским советником — и стал.

Сорин (смеется).  К этому я не стремился. Это вышло само собою.

Дорн.  Выражать недовольство жизнью в шестьдесят два года, согласитесь, — это не великодушно.

Сорин.  Какой упрямец. Поймите, жить хочется!

Дорн.  Это легкомыслие. По законам природы всякая жизнь должна иметь конец.

Сорин.  Вы рассуждаете, как сытый человек. Вы сыты и потому равнодушны к жизни, вам все равно. Но умирать и вам будет страшно.

Дорн.  Страх смерти — животный страх… Надо подавлять его. Сознательно боятся смерти только верующие в вечную жизнь, которым страшно бывает своих грехов. А вы, во-первых, неверующий, во-вторых, — какие у вас грехи? Вы двадцать пять лет прослужили по судебному ведомству — только всего.

Сорин (смеется).  Двадцать восемь…