Сорин (тоном, каким ласкают детей).  Да? У нас радость? Мы сегодня веселы в конце концов? (Сестре.)  У нас радость! Отец и мачеха уехали в Тверь, и мы теперь свободны на целых три дня.

Нина (садится рядом с Аркадиной и обнимает ее).  Я счастлива! Я теперь принадлежу вам.

Сорин (садится в свое кресло).  Она сегодня красивенькая.

Аркадина.  Нарядная, интересная… За это вы умница. (Целует Нину.)  Но не нужно очень хвалить, а то сглазим. Где Борис Алексеевич?

Нина.  Он в купальне рыбу удит.

Аркадина.  Как ему не надоест! (Хочет продолжать читать.)

Нина.  Это вы что?

Аркадина.  Мопассан, «На воде», милочка. (Читает несколько строк про себя.)  Ну, дальше неинтересно и неверно. (Закрывает книгу.)  Непокойна у меня душа. Скажите, что с моим сыном? Отчего он так скучен и суров? Он целые дни проводит на озере, и я его почти совсем не вижу.

Маша.  У него нехорошо на душе. (Нине, робко.)  Прошу вас, прочтите из его пьесы!

Нина (пожав плечами).  Вы хотите? Это так неинтересно!

Маша (сдерживая восторг).  Когда он сам читает что-нибудь, то глаза у него горят и лицо становится бледным. У него прекрасный, печальный голос, а манеры как у поэта.

 

Слышно, как храпит Сорин.

 

Дорн.  Спокойной ночи!

Аркадина.  Петруша!

Сорин.  А?

Аркадина.  Ты спишь?

Сорин.  Нисколько.

 

Пауза.

 

Аркадина.  Ты не лечишься, а это нехорошо, брат.

Сорин.  Я рад бы лечиться, да вот доктор не хочет.

Дорн.  Лечиться в шестьдесят лет!

Сорин.  И в шестьдесят лет жить хочется.

Дорн (досадливо).  Э! Ну, принимайте валериановые капли.

Аркадина.  Мне кажется, ему хорошо бы поехать куда-нибудь на воды.

Дорн.  Что ж? Можно поехать. Можно и не поехать.

Аркадина.  Вот и пойми.

Дорн.  И понимать нечего. Все ясно.

 

Пауза.

 

Медведенко.  Петру Николаевичу следовало бы бросить курить.

Сорин.  Пустяки.

Дорн.  Нет, не пустяки. Вино и табак обезличивают. После сигары или рюмки водки вы уже не Петр Николаевич, а Петр Николаевич плюс еще кто-то; у вас расплывается ваше я, и вы уже относитесь к самому себе, как к третьему лицу — он.