Евгений Онегин




Уж барабаном пробужден.



Встает купец, идет разносчик,



На биржу тянется извозчик,



С кувшином охтенка спешит,



Под ней снег утренний хрустит.



Проснулся утра шум приятный.



Открыты ставни; трубный дым



Столбом восходит голубым,



И хлебник, немец аккуратный,



В бумажном колпаке, не раз



Уж отворял свой васисдас .



 



 



XXXVI.



 



Но, шумом бала утомленный,



И утро в полночь обратя,



Спокойно спит в тени блаженной



Забав и роскоши дитя.



Проснется за‑полдень, и снова



До утра жизнь его готова,



Однообразна и пестра.



И завтра то же, что вчера.



Но был ли счастлив мой Евгений,



Свободный, в цвете лучших лет,



Среди блистательных побед,



Среди вседневных наслаждений?



Вотще ли был он средь пиров



Неосторожен и здоров?



 



 



XXXVII.



 



Нет: рано чувства в нем остыли;



Ему наскучил света шум;



Красавицы не долго были



Предмет его привычных дум;



Измены утомить успели;



Друзья и дружба надоели,



Затем, что не всегда же мог



Beef‑steaks  и страсбургский пирог



Шампанской обливать бутылкой



И сыпать острые слова,



Когда болела голова;



И хоть он был повеса пылкой,



Но разлюбил он наконец



И брань, и саблю, и свинец.



 



 



XXXVIII.



 



Недуг, которого причину



Давно бы отыскать пора,



Подобный английскому сплину ,



Короче: русская хандра 



Им овладела понемногу;



Он застрелиться, слава богу,



Попробовать не захотел,



Но к жизни вовсе охладел.



Как Child‑Harold , угрюмый, томный



В гостиных появлялся он;



Ни сплетни света, ни бостон,



Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,



Ничто не трогало его,



Не замечал он ничего.



 



 



XXXIX. XL. XLI.



 



. . . . . . . . . . . . . . .



. . . . . . . . . . . . . . .



. . . . . . . . . . . . . . .



 



 



XLII.



 



Причудницы большого света!



Всех прежде вас оставил он;



И правда то, что в наши лета



Довольно скучен высший тон;



Хоть, может быть, иная дама



Толкует Сея и Бентама,



Но вообще их разговор



Несносный, хоть невинный вздор;



К тому ж они так непорочны,



Так величавы, так умны,



Так благочестия полны,



Так осмотрительны, так точны,



Так неприступны для мужчин,



Что вид их уж рождает сплин 



 



 



XLIII.



 



И вы, красотки молодые,