Евгений Онегин




 



 



XLI.



 



– Княжна, mon ange! – «Pachette!» ‑



Алина! ‑



"Кто б мог подумать? – Как давно!



Надолго ль? – Милая! Кузина!



Садись – как это мудрено!



Ей‑богу, сцена из романа..."



– А это дочь моя, Татьяна. ‑



"Ах, Таня! подойди ко мне ‑



Как будто брежу я во сне...



Кузина, помнишь Грандисона?"



– Как, Грандисон?.. а, Грандисон!



Да, помню, помню. Где же он? ‑



"В Москве, живет у Симеона;



Меня в сочельник навестил;



Недавно сына он женил.



 



 



XLII.



 



А тот... но после всё расскажем,



Не правда ль? Всей ее родне



Мы Таню завтра же покажем.



Жаль, разъезжать нет мочи мне;



Едва, едва таскаю ноги.



Но вы замучены с дороги;



Пойдемте вместе отдохнуть...



Ох, силы нет... устала грудь...



Мне тяжела теперь и радость,



Не только грусть... душа моя,



Уж никуда не годна я...



Под старость жизнь такая гадость..."



И тут, совсем утомлена,



В слезах раскашлялась она.



 



 



XLIII.



 



Больной и ласки и веселье



Татьяну трогают; но ей



Не хорошо на новоселье,



Привыкшей к горнице своей.



Под занавескою шелковой



Не спится ей в постеле новой,



И ранний звон колоколов,



Предтеча утренних трудов,



Ее с постели подымает.



Садится Таня у окна.



Редеет сумрак; но она



Своих полей не различает:



Пред нею незнакомый двор,



Конюшня, кухня и забор.



 



 



XLIV.



 



И вот: по родственным обедам



Развозят Таню каждый день



Представить бабушкам и дедам



Ее рассеянную лень.



Родне, прибывшей издалеча,



Повсюду ласковая встреча,



И восклицанья, и хлеб‑соль.



"Как Таня выросла! Давно ль



Я, кажется, тебя крестила?



А я так на руки брала!



А я так за уши драла!



А я так пряником кормила!"



И хором бабушки твердят:



«Как наши годы‑то летят!»



 



 



XLV.



 



Но в них не видно перемены;



Всё в них на старый образец:



У тетушки княжны Елены



Всё тот же тюлевый чепец;



Всё белится Лукерья Львовна,



Всё то же лжет Любовь Петровна,



Иван Петрович также глуп,



Семен Петрович также скуп,



У Пелагеи Николавны



Всё тот же друг мосьё Финмуш,



И тот же шпиц, и тот же муж;



А он, всё клуба член исправный,



Всё так же смирен, так же глух,



И так же ест и пьет за двух.