И он в комнате лег свою ночь досыпать, а я на сеновал тоже опять спать пошел. Опомнился же я в лазарете и слышу, говорят, что у меня белая горячка была и хотел будто бы я вешаться, только меня, слава богу, в длинную рубашку спеленали. Потом выздоровел я и явился к князю в его деревню, потому что он этим временем в отставку вышел, и говорю:

"Ваше сиятельство, надо мне вам деньги отслужить".

Он отвечает:

"Пошел к черту".

Я вижу, что он очень на меня обижен, подхожу к нему и нагинаюсь.

"Что, - говорит, - это значит?"

"Да оттрепите же, - прошу, - меня по крайней мере как следует!"

А он отвечает:

"А почему ты знаешь, что я на тебя сержусь, а может быть, я тебя вовсе и виноватым не считаю".

"Помилуйте, - говорю, - как же еще я не виноват, когда я этакую область денег расшвырял? Я сам знаю, что меня, подлеца, за это повесить мало".

А он отвечает:

"А что, братец, делать, когда ты артист".

"Как, - говорю, - это так?"

"Так, - отвечает, - так, любезнейший Иван Северьяныч, вы, мой полупочтеннейший, артист.

"И понять, - говорю, - не могу".

"Ты, - говорит, - не думай что-нибудь худое, потому что и я сам тоже артист".

"Ну, вот это, - думаю, - понятно: видно, не я один до белой горячки подвизался".

А он встал, ударил об пол трубку и говорит:

"Что тут за диво, что ты перед ней бросил, что при себе имел, я, братец, за нее то отдал, чего у меня нет и не было".

Я во все глаза на него вылупился.

"Батюшка, мол, ваше сиятельство, помилосердуйте, что вы это говорите, мне это даже слушать страшно".

"Ну, ты, - отвечает, - очень не пугайся: бог милостив, и авось как-нибудь выкручусь, а только я за эту Грушу в табор полсотни тысяч отдал".

Я так и ахнул:

"Как, - говорю, - полсотни тысяч! за цыганку? да стоит ли она этого, аспидка?"

"Ну, вот это, - отвечает, - вы, полупочтеннейший, глупо и не по-артистически заговорили... Как стоит ли? Женщина всего на свете стоит, потому что она такую язву нанесет, что за все царство от нее не вылечишься, а она одна в одну минуту от нее может исцелить".

А я все думаю, что все это правда, а только сам все головою качаю и говорю:

"Этакая, мол, сумма! целые пятьдесят тысяч!"

"Да, да, - говорит, - и не повторяй больше, потому что спасибо, что и это взяли, а то бы я и больше дал... все, что хочешь, дал бы".

"А вам бы, - говорю, - плюнуть и больше ничего".

"Не мог, - говорит, - братец, не мог плюнуть".

"Отчего же?"

"Она меня красотою и талантом уязвила, и мне исцеленья надо, а то я с ума сойду. А ты мне скажи: ведь правда: она хороша? А? правда, что ли? Есть отчего от нее с ума сойти?.."

Я губы закусил и только уже молча головой трясу: