– Что ж ты, теперь домой идешь?



– А то куда? Известно, домой. Жена, чай, теперь с голоду в кулак свистит.



– Да ты бы… того… – заговорил внезапно Степушка, смешался, замолчал и принялся копаться в горшке.



– А к приказчику пойдешь? – продолжал Туман, не без удивления взглянув на Степу.



– Зачем я к нему пойду?.. За мной и так недоимка. Сын-то у меня перед смертию с год хворал, так и за себя оброку не взнес… Да мне с полугоря: взять-то с меня нечего… Уж, брат, как ты там ни хитри, – шалишь: безответная моя голова! (Мужик рассмеялся.) Уж он там как ни мудри, Кинтильян-то Семеныч, а уж…



Влас опять засмеялся.



– Что ж? Это плохо, брат Влас, – с расстановкой произнес Туман.



– А чем плохо? Не… (У Власа голос прервался.) Эка жара стоят, – продолжал он, утирая лицо рукавом.



– Кто ваш барин? – спросил я.



– Граф ***, Валериан Петрович.



– Сын Петра Ильича?



– Петра Ильича сын, – отвечал Туман. – Петр Ильич, покойник, Власову-то деревню ему при жизни уделил.



– Что, он здоров?



– Здоров, слава Богу, – возразил Влас. – Красный такой стал, лицо словно обложилось.



– Вот, батюшка, – продолжал Туман, обращаясь ко мне, – добро бы под Москвой, а то здесь на оброк посадил.



– А почем с тягла?



– Девяносто пять рублев с тягла, – пробормотал Влас.



– Ну вот, видите; а земли самая малость, только и есть что господский лес.



– Да и тот, говорят, продали, – заметил мужик.



– Ну, вот видите… Степа, дай-ка червяка… А, Степа? Что ты, заснул, что ли?



Степушка встрепенулся. Мужик подсел к нам. Мы опять приумолкли. На другом берегу кто-то затянул песню, да такую унылую… Пригорюнился мой бедный Влас…



Через полчаса мы разошлись.