— Да… а… га, — ответила масса, и штыки ее закачались. И затем громко и судорожно заплакал во второй шеренге какой-то юнкер.



Штабс-капитан Студзинский совершенно неожиданно для всего дивизиона, а вероятно, и для самого себя, странным, не офицерским, жестом ткнул руками в перчатках в глаза, причем дивизионный список упал на пол, и заплакал.



Тогда, заразившись от него, зарыдали еще многие юнкера, шеренги сразу развалились, и голос Радамеса-Мышлаевского, покрывая нестройный гвалт, рявкнул трубачу:



— Юнкер Павловский! Бейте отбой!!



— Господин полковник, разрешите поджечь здание гимназии? — светло глядя на полковника, сказал Мышлаевский.



— Не разрешаю, — вежливо и спокойно ответил ему Малышев.



— Господин полковник, — задушевно сказал Мышлаевский, — Петлюре достанется цейхгауз, орудия и главное, — Мышлаевский указал рукою в дверь, где в вестибюле над пролетом виднелась голова Александра.



— Достанется, — вежливо подтвердил полковник.



— Ну как же, господин полковник?..



Малышев повернулся к Мышлаевскому, глядя на него внимательно, сказал следующее:



— Господин поручик, Петлюре через три часа достанутся сотни живых жизней, и единственно, о чем я жалею, что я ценой своей жизни и даже вашей, еще более дорогой, конечно, их гибели приостановить не могу. О портретах, пушках и винтовках попрошу вас более со мною не говорить.



— Господин полковник, — сказал Студзинский, остановившись перед Малышевым, — от моего лица и от лица офицеров, которых я толкнул на безобразную выходку, прошу вас принять наши извинения.



— Принимаю, — вежливо ответил полковник.



Когда над Городом начал расходиться утренний туман, тупорылые мортиры стояли у Александровского плаца без замков, винтовки и пулеметы, развинченные и разломанные, были разбросаны в тайниках чердака. В снегу, в ямах и в тайниках подвалов были разбросаны груды патронов, и шары больше не источали света в зале и коридорах. Белый щит с выключателями разломали штыками юнкера под командой Мышлаевского.



В окнах было совершенно сине. И в синеве на площадке оставались двое, уходящие последними — Мышлаевский и Карась.



— Предупредил ли Алексея командир? — озабоченно спросил Мышлаевский Карася.



— Конечно, командир предупредил, ты ж видишь, что он не явился? — ответил Карась.



— К Турбиным не попадем сегодня днем?



— Нет уж, днем нельзя, придется закапывать… то да се. Едем к себе на квартиру.



В окнах было сине, а на дворе уже беловато, и вставал и расходился туман.