Отцы и дети





Впрочем, Базарову было не до того, чтобы разбирать, что именно выражали глаза его матери; он редко обращался к ней, и то с коротеньким вопросом. Раз он попросил у ней руку на счастье; она тихонько положила свою мягкую ручку на его жесткую и широкую ладонь.



– Что, – спросила она, погодя немного, – не помогло?



– Еще хуже пошло, – отвечал он с небрежною усмешкой.



– Очинно они уже рискуют, – как бы с сожалением произнес отец Алексей и погладил свою красивую бороду.



– Наполеоновское правило, батюшка, наполеоновское, – подхватил Василий Иванович и пошел с туза.



– Оно же и довело его до острова Святыя Елены, – промолвил отец Алексей и покрыл его туза козырем.



– Не желаешь ли смородинной воды, Енюшечка? – спросила Арина Власьевна.



Базаров только плечами пожал.



– Нет! – говорил он на следующий день Аркадию, – уеду отсюда завтра. Скучно; работать хочется, а здесь нельзя. Отправлюсь опять к вам в деревню; я же там все свои препараты оставил. У вас, по крайней мере, запереться можно. А то здесь отец мне твердит: «Мой кабинет к твоим услугам – никто тебе мешать не будет»; а сам от меня ни на шаг. Да и совестно както от него запираться. Ну и мать тоже. Я слышу, как она вздыхает за стеной, а выйдешь к ней – и сказать ей нечего.



– Очень она огорчится, – промолвил Аркадий, – да и он тоже.



– Я к ним еще вернусь.



– Когда?



– Да вот как в Петербург поеду.



– Мне твою мать особенно жалко.



– Что так? Ягодами, что ли, она тебе угодила?



Аркадий опустил глаза.



– Ты матери своей не знаешь, Евгений. Она не только отличная женщина, она очень умна, право. Сегодня утром она со мной с полчаса беседовала, и так дельно, интересно.



– Верно, обо мне все распространялась?



– Не о тебе одном была речь.



– Может быть; тебе со стороны видней. Коли может женщина получасовую беседу поддержать, это уж знак хороший. А я всетаки уеду.



– Тебе нелегко будет сообщить им это известие. Они все рассуждают о том, что мы через две недели делать будем.



– Нелегко. Черт меня дернул сегодня подразнить отца; он на днях велел высечь одного своего оброчного мужика – и очень хорошо сделал; да, да не гляди на меня с таким ужасом, – очень хорошо сделал, потому что вор и пьяница он страшнейший; только отец никак не ожидал, что я об этом, как говорится, известен стал. Он очень сконфузился, а теперь мне придется вдобавок его огорчить… Ничего! До свадьбы заживет.



Базаров сказал: «Ничего!» – но целый день прошел, прежде чем он решился уведомить Василия Ивановича о своем намерении. Наконец, уже прощаясь с ним в кабинете, он проговорил с натянутым зевком: