Отцы и дети





– Как… как это было? – едва проговорил Василий Иванович. Восторженная улыбка раздвинула его широкие губы и уже не сходила с них.



– Вы хотите знать, как мы встретились?



– Да… и вообще…



Аркадий начал рассказывать и говорить о Базарове еще с большим жаром, с большим увлечением, чем в тот вечер, когда он танцевал мазурку с Одинцовой.



Василий Иванович его слушал, слушал, сморкался, катал платок в обеих руках, кашлял, ерошил свои волосы – и наконец не вытерпел: нагнулся к Аркадию и поцеловал его в плечо.



– Вы меня совершенно осчастливили, – промолвил он, не переставая улыбаться, – я должен вам сказать, что я… боготворю моего сына; о моей старухе я уже не говорю: известно – мать! но я не смею при нем выказывать свои чувства, потому что он этого не любит. Он враг всех излияний; многие его даже осуждают за такую твердость его нрава и видят в ней признак гордости или бесчувствия; но подобных ему людей не приходится мерить обыкновенным аршином, не правда ли? Да вот, например: другой на его месте тянул бы да тянул с своих родителей; а у нас, поверите ли? он отроду лишней копейки не взял, ейбогу!



– Он бескорыстный, честный человек, – заметил Аркадий.



– Именно бескорыстный. А я, Аркадий Николаич, не только боготворю его, я горжусь им, и все мое честолюбие состоит в том, чтобы со временем в его биографии стояли следующие слова: «Сын простого штаблекаря, который, однако, рано умел разгадать его и ничего не жалел для его воспитания…» – Голос старика перервался.



Аркадий стиснул ему руку.



– Как вы думаете, – спросил Василий Иванович после некоторого молчания, – ведь он не на медицинском поприще достигнет той известности, которую вы ему пророчите?



– Разумеется, не на медицинском, хотя он и в этом отношении будет из первых ученых.



– На каком же, Аркадий Николаич?



– Это трудно сказать теперь, но он будет знаменит.



– Он будет знаменит! – повторил старик и погрузился в думу.



– Арина Власьевна приказали просить чай кушать, – проговорила Анфисушка, проходя мимо с огромным блюдом спелой малины.



Василий Иванович встрепенулся.



– А холодные сливки к малине будут?



– Будутс.



– Да холодные, смотри! Не церемоньтесь, Аркадий Николаич, берите больше. Что ж это Евгений не идет?



– Я здесь, – раздался голос Базарова из Аркадиевой комнаты.



Василий Иванович быстро обернулся.



– Ага! ты захотел посетить своего приятеля; но ты опоздал, amice, и мы имели уже с ним продолжительную беседу. Теперь надо идти чай пить: мать зовет. Кстати, мне нужно с тобой поговорить.



– О чем?



– Здесь есть мужичок, он страдает иктером…