Ночь перед Рождеством





– Эй, сатана, полезай ко мне в карман да веди к запорожцам!



Черт в одну минуту похудел и сделался таким маленьким, что без труда влез к нему в карман. А Вакула не успел оглянуться, как очутился перед большим домом, вошел, сам не зная как, на лестницу, отворил дверь и подался немного назад от блеска, увидевши убранную комнату; но немного ободрился, узнавши тех самых запорожцев, которые проезжали через Диканьку, сидевших на шелковых диванах, поджав под себя намазанные дегтем сапоги, и куривших самый крепкий табак, называемый обыкновенно корешками.



– Здравствуйте, панове! помогай бог вам! вот где увиделись! – сказал кузнец, подошевши близко и отвесивши поклон до земли.



– Что там за человек? – спросил сидевший перед самым кузнецом другого, сидевшего подалее.



– А вы не познали? – сказал кузнец, – это я, Вакула, кузнец! Когда проезжали осенью через Диканьку, то прогостили, дай боже вам всякого здоровья и долголетия, без малого два дни. И новую шину тогда поставил на переднее колесо вашей кибитки!



– А! – сказал тот же запорожец, – это тот самый кузнец, который малюет важно. Здорово, земляк, зачем тебя бог принес?



– А так, захотелось поглядеть, говорят…



– Что же земляк, – сказал, приосанясь, запорожец и желая показать, что он может говорить и по-русски, – што балшой город?



Кузнец и себе не хотел осрамиться и показаться новичком, притом же, как имели случай видеть выше сего, он знал и сам грамотный язык.



– Губерния знатная! – отвечал он равнодушно. – Нечего сказать: домы балшущие, картины висят скрозь важные. Многие домы исписаны буквами из сусального золота до чрезвычайности. Нечего сказать, чудная пропорция!



Запорожцы, услышавши кузнеца, так свободно изъясняющегося, вывели заключение очень для него выгодное.



– После потолкуем с тобою, земляк, побольше; теперь же мы едем сейчас к царице.



– К царице? А будьте ласковы, панове, возьмите и меня с собою!



– Тебя? – произнес запорожец с таким видом, с каким говорит дядька четырехлетнему своему воспитаннику, просящему посадить его на настоящую, на большую лошадь. – Что ты будешь там делать? Нет, не можно. – При этом на лице его выразилась значительная мина. – Мы, брат, будем с царицей толковать про свое.



– Возьмите! – настаивал кузнец. – Проси! – шепнул он тихо черту, ударив кулаком по карману.



Не успел он этого сказать, как другой запорожец проговорил:



– Возьмем его, в самом деле, братцы!



– Пожалуй, возьмем! – произнесли другие.



– Надевай же платье такое, как и мы.



Кузнец схватился натянуть на себя зеленый жупан, как вдруг дверь отворилась и вошедший с позументами человек сказал, что пора ехать.



Чудно' снова показалось кузнецу, когда он понесся в огромной карете, качаясь на рессорах, когда с обеих сторон мимо его бежали назад четырехэтажные домы и мостовая, гремя, казалось, сама катилась под ноги лошадям.