– Вы знаете, Марья Николаевна, – начал он, – всякому человеку лицо его возлюбленной кажется лучше всех других; но моя невеста – действительно красавица.



– В самом деле? В каком роде? итальянском? античном?



– Да; у ней очень правильные черты.



– С вами нет ее портрета?



– Нет. (В то время о фотографиях еще помину не было. Дагерротипы едва стали распространяться.)



– Как ее зовут?



– Ее имя – Джемма.



– А ваше – как?



– Димитрий.



– По отчеству?



– Павлович.



– Знаете что, – проговорила Марья Николаевна все тем же медлительным голосом, – вы мне очень нравитесь, Дмитрий Павлович. Вы, должно быть, хороший человек. Дайте-ка мне вашу руку. Будемте приятелями.



Она крепко пожала его руку своими красивыми, белыми, сильными пальцами. Ее рука была немногим меньше его руки – но гораздо теплей и глаже, и мягче, и жизненней.



– Только знаете, что мне приходит в голову?



– Что?



– Вы не рассердитесь? Нет? Она, вы говорите, ваша невеста. Но разве … разве это непременно было нужно?



Санин нахмурился.



– Я вас не понимаю. Марья Николаевна.



Марья Николаевна засмеялась тихохонько и, встряхнув головою, откинула назад падавшие ей на щеки волосы.



– Решительно – он прелесть, – промолвила она не то задумчиво, не то рассеянно. – Рыцарь! Подите верьте после этого людям, которые утверждают что идеалисты все перевелись!



Марья Николаевна все время говорила по-русски удивительно чистым прямо московским языком – народного, не дворянского пошиба.



– Вы, наверное, дома воспитывались, в старозаветном, богобоязненном семействе? – спросила она. – Вы какой губернии?



– Тульской.



– Ну, так мы однокорытники. Мой отец… Ведь вам известно, кто был мой отец?



– Да, известно.



– Он в Туле родился… Гуляк был. Ну, хорошо… (Это «хорошо» Марья Николаевна уже с намерением выговорила совсем по-мещанскому вот так: хершоо.) Ну давайте же теперь за дело примемся.



– То есть… – как же это так за дело приняться? Что вам угодно этим сказать?



Марья Николаевна прищурилась.



– Да вы зачем сюда приехали? (Когда она щурила глаза, выражение их становилось очень ласковым и немного насмешливым; когда же она раскрывала их во всю величину – в их светлом, почти холодном блеске проступало что-то недоброе… что-то угрожающее. Особенную красоту придавали ее глазам ее брови, густые, немного надвинутые, настоящие соболиные.) Вы хотите, чтобы я у вас купила имение? Вам нужны деньги для вашего бракосочетания? Не так ли?