– Очень оно уже странно. Вчера я, признаться, так же мало думал о тебе, как о китайском императоре, а сегодня я еду с тобой продавать мое имение твоей жене, о которой тоже не имею малейшего понятия.
– Всяко бывает, – отвечал Полозов. – Ты только поживи подольше – всего насмотришься. Например можешь ты себе представить меня подъезжающим на ординарцы? А я подъезжал; а великий князь Михаил Павлович скомандовал: «Рысью, рысью этого толстого корнета! Прибавь рыси!»
Санин почесал у себя за ухом.
– Скажи мне, пожалуйста, Ипполит Сидорыч, какова твоя жена? Нрав у ней каков? Мне ведь это нужно знать.
– Ему хорошо командовать: «рысью!» – с внезапной запальчивостью подхватил Полозов, – а мне-то… мне-то каково? Я и подумал: возьмите вы себе ваши чины да эполеты – ну их с богом! Да… ты о жене спрашивал? Что – жена? Человек, как все. Пальца ей в рот не клади – она этого не любит. Главное, говори побольше… чтобы посмеяться было над чем. Про любовь свою расскажи, что ли… да позабавней, знаешь.
– Как позабавней?
– Да так же. Ведь ты мне сказывал, что влюблен, жениться хочешь. Ну вот, ты это и опиши.
Санин обиделся.
– Что же в этом ты находишь смешного? Полозов только глазами повел. Сок от апельсина тек по его подбородку.
– Это твоя жена тебя во Франкфурт за покупками посылала? – спросил Санин спустя немного времени.
– Она самая.
– Какие же это покупки?
– Известно: игрушки.
– Игрушки? разве у тебя есть дети?
Полозов даже посторонился от Санина.
– Вона! С какой стати у меня будут дети? Женские колифишэ… Уборы. По части туалета.
– Ты разве в этом толк знаешь?
– Знаю.
– Как же ты мне говорил, что ни во что женино не входишь?
– В другое не вхожу. А это… ничего. От скуки – можно. Да и жена вкусу моему верит. Я ж и торговаться лих.
Полозов начинал говорить отрывисто; он уже устал.
– И очень жена твоя богата?
– Богата-то богата. Только больше для себя.
– Однако, кажется, и ты пожаловаться не можешь?
– На то я муж. Еще бы мне не пользоваться! И полезный же я ей человек! Ей со мной – лафа! Я – удобный!
Полозов утер лицо фуляром и тяжело фукнул: «Пощади, дескать; не заставляй еще произносить слова. Видишь, как оно мне трудно».
Санин оставил его в покое – и снова погрузился в размышления.
Гостиница в Висбадене, перед которой остановилась карета, уже прямо смахивала на дворец. Колокольчики немедленно зазвонили в ее недрах, поднялась суетня и беготня; благообразные люди в черных фраках запрыгали у главного входа; залитый золотом швейцар с размаху отворил дверцы кареты.