– Нет, какой я игрок. Шулер – не игрок.



– А вы были шулером?



– Да, был шулером.



– Что же, вас бивали?



– Случалось. А что?



– Ну, стало быть, вызвать на дуэль могли… да и вообще, оживляет.



– Не противоречу вам и притом не мастер я философствовать. Признаюсь вам, я сюда больше насчет женщин поскорее приехал.



– Только что похоронили Марфу Петровну?



– Ну да, – улыбнулся с побеждающею откровенностию Свидригайлов. Так что ж? Вы, кажется, находите что-то дурное, что я о женщинах так говорю?



– То есть нахожу я или нет дурное в разврате?



– В разврате! Ну вот вы куда! А впрочем, по порядку прежде отвечу вам насчет женщины вообще; знаете, я расположен болтать. Скажите, для чего я буду себя сдерживать? Зачем же бросать женщин, коли я хоть до них охотник?



По крайней мере, занятие.



– Так вы здесь только на разврат один и надеетесь?



– Ну так что ж, ну и на разврат! Дался им разврат. Да люблю, по крайней мере, прямой вопрос. В этом разврате, по крайней мере, есть нечто постоянное, основанное даже на природе и не подтвержденное фантазии, нечто всегдашним разожженным угольком в крови прерывающее, вечно поджигающее, которое и долго еще, и с летами, может быть, не так скоро зальешь.



Согласитесь сами, разве не занятие в своем роде?



– Чему же тут радоваться? Это болезнь, и опасная.



– А, вот вы куда! Я согласен, что это болезнь, как и все переходящее через меру, – а тут непременно придется перейти через меру, – но ведь это, во-первых, у одного так, у другого иначе, а во-вторых, разумеется, во всем держи меру, расчет, хоть и подлый, но что же делать? Не будь этого, ведь этак застрелиться, пожалуй, пришлось бы. Я согласен, что порядочный человек обязан скучать, но ведь, однако ж…



– А вы могли бы застрелиться?



– Ну вот! – с отвращением отпаривал Свидригайлов, – сделайте одолжение, не говорите мне, – прибавил он поспешно и даже без всякого фанфаронства, которое выказывалось во всех прежних его словах. Даже лицо его как будто изменилось. – Сознаюсь в непростительной слабости, но что делать: боюсь смерти и не люблю, когда говорят о ней. Знаете ли, что я мистик отчасти?



– А! призраки Марфы Петровны! Что ж, приходить продолжают?



– Ну их, не поминайте; в Петербурге еще не было; да и черт с ними! – вскричал он с каким-то раздражительным видом. – Нет, будемте лучше об этом… да впрочем… Гм! Эх, мало времени, не могу я с вами долго оставаться, а жаль! Было бы что сообщить.



– А что у вас, женщина?



– Да, женщина, так, нечаянный один случай… нет, я не про то.



– Ну, а мерзость всей этой обстановки на вас уже не действует? Уже потеряли силу остановиться?