Братья Карамазовы





Скакали уже почти час. Митя молчал, а Андрей, хотя и словоохотливый был мужик, тоже не вымолвил еще ни слова, точно опасался заговорить и только живо погонял своих «одров», свою гнедую, сухопарую, но резвую тройку. Как вдруг Митя в страшном беспокойстве воскликнул:



– Андрей! А чту если спят? Ему это вдруг вспало на ум, а до сих пор он о том и не подумал.



– Надо думать, что уж легли, Дмитрий Федорович. Митя болезненно нахмурился: что в самом деле, он прилетит… с такими чувствами… а они спят… спит и она может быть тут же… Злое чувство закипело в его сердце.



– Погоняй, Андрей, катай, Андрей, живо! – закричал он в исступлении.



– А может еще и не полегли, – рассудил помолчав Андрей. – Даве Тимофей сказывал, что там много их собралось…



– На станции?



– Не в станции, а у Пластуновых, на постоялом дворе, вольная значит станция.



– Знаю; так как же ты говоришь, что много? Где же много? Кто такие? – вскинулся Митя в страшной тревоге при неожиданном известии.



– Да сказывал Тимофей, всё господа: из города двое, кто таковы – не знаю, только сказывал Тимофей, двое из здешних господ, да тех двое, будто бы приезжих, а может и еще кто есть, не спросил я его толково. В карты, говорил, стали играть.



– В карты?



– Так вот может и не спят, коли в карты зачали. Думать надо, теперь всего одиннадцатый час в исходе, не более того.



– Погоняй, Андрей, погоняй! – нервно вскричал опять Митя.



– Что это, я вас спрошу, сударь, – помолчав начал снова Андрей, – вот только бы не осердить мне вас, боюсь, барин.



– Чего тебе?



– Давеча Федосья Марковна легла вам в ноги, молила, барыню чтобы вам не сгубить и еще кого… так вот, сударь, что везу-то я вас туда… Простите, сударь, меня, так, от совести, может глупо что сказал.



Митя вдруг схватил его сзади за плечи.



– Ты ямщик? ямщик? – начал он исступленно.



– Ямщик…



– Знаешь ты, что надо дорогу давать. Что ямщик, так уж никому и дороги не дать, дави дескать, я еду! Нет, ямщик, не дави! Нельзя давить человека, нельзя людям жизнь портить; а коли испортил жизнь – наказуй себя… если только испортил, если только загубил кому жизнь – казни себя и уйди.



Всё это вырвалось у Мити как бы в совершенной истерике. Андрей хоть и подивился на барина, но разговор поддержал.



– Правда это, батюшка, Дмитрий Федорович, это вы правы, что не надо человека давить, тоже и мучить, равно как и всякую тварь, потому всякая тварь – она тварь созданная, вот хоть бы лошадь, потому другой ломит зря, хоша бы и наш ямщик… И удержу ему нет, так он и прет, прямо тебе так и прет.