Тарас Бульба





– С бедою! – кричал с парома приземистый козак. 



– С какою? 



– Позвольте, панове запорожцы, речь держать? 



– Говори! 



– Или хотите, может быть, собрать раду? 



– Говори, мы все тут. 



Народ весь стеснился в одну кучу. 



– А вы разве ничего не слыхали о том, что делается на гетьманщине? 



– А что? – произнес один из куренных атаманов. 



– Э! что? Видно, вам татарин заткнул клейтухом[] уши, что вы ничего не слыхали. 



– Говори же, что там делается? 



– А то делается, что и родились и крестились, еще не видали такого. 



– Да говори нам, что делается, собачий сын! – закричал один из толпы, как видно, потеряв терпение. 



– Такая пора теперь завелась, что уже церкви святые теперь не наши. 



– Как не наши? 



– Теперь у жидов они на аренде. Если жиду вперед не заплатишь, то и обедни нельзя править. 



– Что ты толкуешь? 



– И если рассобачий жид не положит значка нечистою своею рукою на святой пасхе, то и святить пасхи нельзя. 



– Врет он, паны-браты, не может быть того, чтобы нечистый жид клал значок на святой пасхе! 



– Слушайте!.. еще не то расскажу: и ксендзы ездят теперь по всей Украйне в таратайках. Да не то беда, что в таратайках, а то беда, что запрягают уже не коней, а просто православных христиан. Слушайте! еще не то расскажу: уже говорят, жидовки шьют себе юбки из поповских риз. Вот какие дела водятся на Украйне, панове! А вы тут сидите на Запорожье да гуляете, да, видно, татарин такого задал вам страху, что у вас уже ни глаз, ни ушей – ничего нет, и вы не слышите, что делается на свете. 



– Стой, стой! – прервал кошевой, дотоле стоявший, потупив глаза в землю, как и все запорожцы, которые в важных делах никогда не отдавались первому порыву, но молчали и между тем в тишине совокупляли грозную силу негодования. – Стой! и я скажу слово. А что ж вы – так бы и этак поколотил черт вашего батька! – что ж вы делали сами? Разве у вас сабель не было, что ли? Как же вы попустили такому беззаконию? 



– Э, как попустили такому беззаконию! А попробовали бы вы, когда пятьдесят тысяч было одних ляхов! да и – нечего греха таить – были тоже собаки и между нашими, уж приняли их веру. 



– А гетьман ваш, а полковники что делали? 



– Наделали полковники таких дел, что не приведи бог и нам никому. 



– Как? 



– А так, что уж теперь гетьман, заваренный в медном быке, лежит в Варшаве, а полковничьи руки и головы развозят по ярмаркам напоказ всему народу. Вот что наделали полковники!