Когда обе женщины сели в коляску, на обеих вдруг нашло смущение. Анна смутилась от того внимательновопросительного взгляда, которым смотрела на нее Долли; Долли – оттого, что после слов Свияжского о вегикуле ей невольно стало совестно за грязную старую коляску, в которую села с нею Анна. Кучер Филипп и конторщик испытывали то же чувство. Конторщик, чтобы скрыть свое смущение, суетился, подсаживая дам, но Филипп кучер сделался мрачен и вперед готовился не подчиниться этому внешнему превосходству. Он иронически улыбнулся, поглядев на вороного рысака и уже решив в своем уме, что этот вороной в шарабане хорош только на проминаж и не пройдет сорока верст в жару в одну упряжку.



Мужики все поднялись от телеги и любопытно и весело смотрели на встречу гостьи, делая свои замечания.



– Тоже рады, давно не видались, – сказал курчавый старик, повязанный лычком.



– Вот, дядя Герасим, вороного жеребца бы снопы возить, живо бы!



– Глянька. Энта в портках женщина? – сказал один из них, указывая на садившегося на дамское седло Васеньку Весловского.



– Не, мужик. Вишь, как сигнул ловко!



– Что, ребята, спать, видно, не будем?



– Какой сон нынче! – сказал старик, искосясь поглядев на солнце. – Полдни, смотри, прошли! Бери крюки, заходи!



 



XVIII



 



Анна смотрела на худое, измученное, с засыпавшеюся в морщинки пылью лицо Долли и хотела сказать то, что она думала, – именно, что Долли похудела; но, вспомнив, что она сама похорошела и что взгляд Долли сказал ей это, она вздохнула и заговорила о себе.



– Ты смотришь на меня, – сказала она, – и думаешь, могу ли я быть счастлива в моем положении? Ну, и что ж! Стыдно признаться; но я… я непростительно счастлива. Со мной случилось чтото волшебное, как сон, когда сделается страшно, жутко, и вдруг проснешься и чувствуешь, что всех этих страхов нет. Я проснулась. Я пережила мучительное, страшное и теперь уже давно, особенно с тех пор, как мы здесь, так счастлива!.. – сказала она, с робкою улыбкой вопроса глядя на Долли.



– Как я рада! – улыбаясь, сказала Долли, невольно холоднее, чем она хотела. – Я очень рада за тебя. Отчего ты не писала мне?



– Отчего?.. Оттого, что я не смела… ты забываешь мое положение…



– Мне? Не смела? Если бы ты знала, как я… Я считаю…



Дарья Александровна хотела сказать свои мысли нынешнего утра, но почемуто ей теперь это показалось не у места.



– Впрочем, об этом после. Это что же эти все строения? – спросила она, желая переменить разговор и указывая на красные и зеленые крыши, видневшиеся изза зелени живых изгородей акации и сирени. – Точно городок.



Но Анна не отвечала ей.



– Нет, нет! Что же ты считаешь о моем положении, что ты думаешь, что? – спросила она.