– Без меня приехал машинист, я еще не видал его, – сказал он, не глядя на нее.



Он сошел вниз, но не успел еще выйти из кабинета, как услыхал знакомые шаги жены, неосторожно быстро идущей к нему.



– Что ты? – сказал он ей сухо. – Мы заняты.



– Извините меня, – обратилась она к машинистунемцу, – мне несколько слов сказать мужу.



Немец хотел уйти, но Левин сказал ему:



– Не беспокойтесь.



– Поезд в три? – спросил немец. – Как бы не опоздать.



Левин не ответил ему и сам вышел с женой.



– Ну, что вы мне имеете сказать? – проговорил он пофранцузски.



Он не смотрел на ее лицо и не хотел видеть, что она, в ее положении, дрожала всем лицом и имела жалкий, уничтоженный вид.



– Я… я хочу сказать, что так нельзя жить, что это мученье… – проговорила она.



– Люди тут в буфете, – сказал он сердито, – не делайте сцен.



– Ну, пойдем сюда!



Они стояли в проходной комнате. Кити хотела войти в соседнюю. Но там англичанка учила Таню.



– Ну, пойдем в сад!



В саду они наткнулись на мужика, чистившего дорожку. И уже не думая о том, что мужик видит ее заплаканное, а его взволнованное лицо, не думая о том, что они имеют вид людей, убегающих от какогото несчастья, они быстрыми шагами шли вперед, чувствуя, что им надо высказаться и разубедить друг друга, побыть одним вместе и избавиться этим от того мучения, которое оба испытывали.



– Этак нельзя жить, это мученье! Я страдаю, ты страдаешь. За что? – сказала она, когда они добрались, наконец, до уединенной лавочки на углу липовой аллеи.



– Но ты одно скажи мне: было в его тоне неприличное, нечистое, унизительноужасное? – говорил он, становясь пред ней опять в ту же позу, с кулаками пред грудью, как он тогда ночью стоял пред ней.



– Было, – сказала она дрожащим голосом. – Но, Костя, ты не видишь разве, что я не виновата? Я с утра хотела такой тон взять, но эти люди… Зачем он приехал? Как мы счастливы были! – говорила она, задыхаясь от рыданий, которые поднимали все ее пополневшее тело.



Садовник с удивлением видел, несмотря на то, что ничего не гналось за ними и что бежать не от чего было, и что ничего они особенно радостного не могли найти на лавочке, – садовник видел, что они вернулись домой мимо него с успокоенными, сияющими лицами.



 



XV



 



Проводив жену наверх, Левин пошел на половину Долли. Дарья Александровна с своей стороны была в этот день в большом огорчении. Она ходила по комнате и сердито говорила стоявшей в углу и ревущей девочке:



– И будешь стоять в углу весь день, и обедать будешь одна, и ни одной куклы не увидишь, и платья тебе нового не сошью, – говорила она, не зная уже, чем наказать ее.