– Ну, да не про это мы говорим, – покраснев, сказала Кити.



– Нет, позволь, – продолжала мать, – и потом ты сама мне не хотела позволить переговорить с Вронским. Помнишь?



– Ах, мама! – с выражением страдания сказала Кити.



– Теперь вас не удержишь… Отношения твои и не могли зайти дальше, чем должно; я бы сама вызвала его. Впрочем, тебе, моя душа, не годится волноваться. Пожалуйста, помни это и успокойся.



– Я совершенно спокойна, maman.



– Как счастливо вышло тогда для Кити, что приехала Анна, – сказала Долли, – и как несчастливо для нее. Вот именно наоборот, – прибавила она, пораженная своею мыслью. – Тогда Анна так была счастлива, а Кити себя считала несчастливой. Как совсем наоборот! Я часто о ней думаю.



– Есть о ком думать! Гадкая, отвратительная женщина, без сердца, – сказала мать, не могшая забыть, что Кити вышла не за Вронского, а за Левина.



– Что за охота про это говорить, – с досадой сказала Кити, – я об этом не думаю и не хочу думать… И не хочу думать, – повторила она, прислушиваясь к знакомым шагам мужа по лестнице террасы.



– О чем это: и не хочу думать? – спросил Левин, входя на террасу.



Но никто не ответил ему, и он не повторил вопроса.



– Мне жалко, что я расстроил ваше женское царство, – сказал он, недовольно оглянув всех и поняв, что говорили о чемто таком, чего бы не стали говорить при нем.



На секунду он почувствовал, что разделяет чувство Агафьи Михайловны, недовольство на то, что варят малину без воды, и вообще на чуждое щербацкое влияние. Он улыбнулся, однако, и подошел к Кити.



– Ну, что? – спросил он ее, с тем самым выражением глядя на нее, с которым теперь все обращались к ней.



– Ничего, прекрасно, – улыбаясь, сказала Кити, – а у тебя как?



– Да втрое больше везут, чем телега. Так ехать за детьми? Я велел закладывать.



– Что ж, ты хочешь Кити на линейке везти? – с упреком сказала мать.



– Да ведь шагом, княгиня.



Левин никогда не называл княгиню maman, как это делают зятья, и это было неприятно княгине. Но Левин, несмотря на то, что он очень любил и уважал княгиню, не мог, не осквернив чувства к своей умершей матери, называть ее так.



– Поедемте с нами, maman, – сказала Кити.



– Не хочу я смотреть на это безрассудство.



– Ну, я пешком пойду. Ведь мне здорово. – Кити встала, подошла к мужу и взяла его за руку.



– Здорово, но все в меру, – сказала княгиня.



– Ну что, Агафья Михайловна, готово варенье? – сказал Левин, улыбаясь Агафье Михайловне и желая развеселить ее. – Хорошо поновому?