Господин этот приподнял свою соломенную шляпу над вьющимися редкими волосами, открывая высокий, болезненно покрасневший от шляпы лоб.



– Это Петров, живописец, – отвечала Кити, покраснев. – А это жена его, – прибавила она, указывая на Анну Павловну, которая, как будто нарочно, в то самое время, как они подходили, пошла за ребенком, отбежавшим по дорожке.



– Какой жалкий, и какое милое у него лицо! – сказал князь. – Что же ты не подошла? Он чтото хотел сказать тебе?



– Ну, так пойдем, – сказала Кити, решительно поворачиваясь. – Как ваше здоровье нынче? – спросила она у Петрова.



Петров встал, опираясь на палку, и робко посмотрел на князя.



– Это моя дочь, – сказал князь. – Позвольте быть знакомым.



Живописец поклонился и улыбнулся, открывая странно блестящие белые зубы.



– Мы вас ждали вчера, княжна, – сказал он Кити.



Он пошатнулся, говоря это, и, повторяя это движение, старался показать, что он это сделал нарочно.



– Я хотела прийти, но Варенька сказала, что Анна Павловна присылала сказать, что вы не поедете.



– Как не поедем? – покраснев и тотчас же закашлявшись, сказал Петров, отыскивая глазами жену. – Анета, Анета! – проговорил он громко, и на тонкой белой шее его, как веревки, натянулись толстые жилы.



Анна Павловна подошла.



– Как же ты послала сказать княжне, что мы не поедем! – потеряв голос, раздражительно прошептал он ей.



– Здравствуйте, княжна! – сказала Анна Павловна с притворною улыбкой, столь непохожею на прежнее ее обращение. – Очень приятно познакомиться, – обратилась она к князю. – Вас давно ждали, князь.



– Как же ты послала сказать княжне, что мы не поедем? – хрипло прошептал еще раз живописец еще сердитее, очевидно раздражаясь еще более тем, что голос изменяет ему и он не может дать своей речи того выражения, какое бы хотел.



– Ах, Боже мой! Я думала, что мы не поедем, – с досадою отвечала жена.



– Как же, когда… – он закашлялся и махнул рукой.



Князь приподнял шляпу и отошел с дочерью.



– О, ох! – тяжело вздохнул он, – о, несчастные!



– Да, папа, – отвечала Кити. – Но надо знать, что у них трое детей, никого прислуги и почти никаких средств. Он чтото получает от Академии, – оживленно рассказывала она, стараясь заглушить поднявшееся волнение в ней вследствие странной в отношении к ней перемены Анны Павловны.



– А вот и мадам Шталь, – сказала Кити, указывая на колясочку, в которой, обложенное подушками, в чемто голубом и сером, под зонтиком лежало чтото.